live, love, laugh
Название: Останься со мной
Автор: Черно-Белое
Бета: aya_me, консультации по матчасти: [KpLt] Schu von Reineke
Пейринг: Хисаги Шухей/Кира Изуру
Жанр: романс, ангст. Хоть и близко к тому, но не десфик (смерти героя нет).
Саммари:Как быть, если не осталось того, что составляло смысл жизни? Кира вынужден оставить службу в Готэй, а Шухей пытается вернуть ему вкус к жизни.
Посвящение и благодарности: в подарок Hali. Спасибо, что ты есть!! )))
Также спасибо aya_me, без моральной поддержки которой я бы не справилась и HtonS за написанное по моей просьбе хокку.
Дисклеймер: пост-канон, возможно ООС, скорее всего, фанон.
читать дальше
О том, что лейтенант третьего отряда подал в отставку, замотавшийся из-за нового графика тренировок Шухей узнал последним. На попойке, именуемой «офицерским собранием», поздравляли нового члена их тесной компании – бывшего четвертого офицера то ли Комамуры, то ли Кьераку. Недоуменный вопрос: когда это Киру повысили? – был встречен озадаченным молчанием.
– А... – первым подал голос Абарай, – Хисаги-сан, ты не знаешь? Кира ушел из Готэй. Капитаном в третьем теперь будет Рукия, – в глазах рыжего светилась нехилая такая гордость за подругу, и Шухей его прекрасно понимал, вот только...
– Будет в Готэй два Кучики-тайчо, – хохотнула Мацумото, поднимая пиалу с сакэ в подобии тоста. – Как будто одного нам не хватало.
Ренджи возмущенно вскинулся, завязалась перебранка, которую Шухей уже не слышал. Шумпо вынесло его за двери быстрее, чем кто-то успел хотя бы моргнуть. Ушел?.. Ушел, оставил все и ничего не сказал, не потому ли, что… По дороге до поместья Киры Шухей успел надумать многое.
За прошедший год друг... сдал. Война по нему ударила неслабо – может, и не так, как по той же Хинамори, но там-то вообще клиника. И все же... Ичимару был мертв – или считался таковым, поскольку момента гибели никто не видел и тело не нашли. Эта гадина вполне могла скрываться, залечивая раны, и не обязательно без ведома высшего командования Готэй, но сам Шухей предпочитал считать предателя погибшим. С одной стороны, Киру это должно было «снять с крючка», как говаривала Мацумото-сан, с другой же…
Скрипнула деревянная калитка, цветущие сливы плеснули в лицо всеми оттенками белого, заставив на миг зажмуриться. Хисаги не сразу разглядел в глубине сада фигуру в простом светлом кимоно. Страх – нелепый, неоправданный страх за друга – показался ему смешным и надуманным, а уж как развеселится Кира…
– Семпай, – негромко произнес тот, когда гость остановился за спиной. Как всегда, невозможно было понять: то ли сразу заметил, то ли сейчас только почувствовал – в любом случае, застать его врасплох никогда не удавалось. После службы-то у Ичимару… – Ты пришел.
Кира не спешил оборачиваться. Гладил бледной ладонью шершавый ствол засыхающей сливы. Шухей помнил… да, он помнил это дерево, посаженное сорок лет назад – в день, когда Кира, Абарай и Хинамори окончили Академию.
...Светловолосый мальчик – Хисаги не мог думать о молодом аристократе иначе – вежливо улыбнулся в ответ на поздравление и ни с того ни с сего пригласил семпая присоединиться к празднованию в поместье. Почему бы и нет, подумалось Шухею – у него как раз случилась увольнительная на три дня, а тратить нежданные выходные было не на что.
Пить с Абараем было бессмысленно уже тогда, но разве он знал... так и получилось, что вечер тот в памяти почти не отметился. Зато утро запомнилось хорошо – оно словно бы отпечаталось на изнанке его черепа.
Когда злой, похмельный Хисаги выполз на веранду, Кира стоял в глубине сада, так же как и сейчас, только с лопатой в руках. Рядом лежал саженец сливы. Н-да, самое подходящее занятие для утра после развеселой пьянки. Встряхнув мокрыми волосами, Шухей побрел к хозяину дома по заросшей дорожке.
– Ты что делаешь? – он постарался спросить не строго, а с искренним интересом, но Кира все равно вздрогнул и испуганно обернулся. Впрочем, тут же улыбнулся дружелюбно и объяснил:
– Мои родители… отмечали каждое важное событие таким образом. Сажали дерево. Вот и я подумал… окончание Академии вполне подходит, верно?
Шухей почесал в затылке, огляделся. Действительно, весь сад был высажен неравномерно. И ведь Кира может про каждое дерево рассказать, подумалось ему с непонятным весельем, ни про одно не забудет, ничего не упустит. Впрочем… понять он мог. Не для того ли самого Ренджи делает свои татуировки?
– Помочь? – предложил. Неуверенно, потому что – кто знает, может, мальчик не одобрит такого вторжения. Но тот снова вздрогнул, улыбнулся совсем непривычно – светло и как-то особо радостно… Шухей не удержался и улыбнулся в ответ, протянул руку за лопатой и коснулся ненароком холодных пальцев…
В этот момент он вспомнил. Кира, видимо, тоже – густая краска залила лицо, шею, уши. Выругавшись про себя, Шухей сделал вид, что не заметил ничего, не понял. Что у него память о прошлом вечере отшибло… Начал копать, а в голове звенело: «как ты мог, придурок?»
Было за что себя ругать. Конечно, Кира вовсе не ребенок и даже не подросток. Все выпускники зачислены в Готэй и через два дня начнут службу. Да и взял в руки меч – считай себя взрослым. Так они жили. Вот только… Шухей рос в Руконгае, Абарай и Хинамори были родом оттуда же, а там взрослели гораздо раньше, чем за белыми стенами Сейрейтей. Кира смущался слишком явно, чтобы счесть его готовым к тому… К тому, чему вчера помешало слишком крепкое сакэ.
Теплые влажные губы на шее, руки в разрезах хакама, частые шумные вздохи… белая-белая кожа, такая белая по сравнению с его. Мягкие светлые волосы, совсем короткие там, где затылок переходит в шею… колючие. Самоуверенность, которой славился в Академии отличник Кира Изуру, как ветром сдуло – он краснел, и прятал глаза, и ждал, почти перестав дышать: что дальше?.. Какой же ребенок, подумалось Шухею тогда…
…и сейчас подумалось снова. Вот только детей ему рядом не надо было ни в каком виде, а уж в постели – особенно. Сам не дорос брать на себя такую ответственность. Мальчик славный… и чуткий, и хотелось его – ну просто до искр из глаз... может, потом. Пусть послужит немного в Готэй, пусть пообвыкнет, станет самостоятельным. Вот тогда можно будет попробовать.
…Шухей улыбнулся печально. Прошло много лет, и теперь-то они с Кирой были на равных, даже друзьями стали, но между ними так и не случилось ничего. Что-то упустили, не посмев… К чему теперь жалеть? Вот только эта слива…
– Умирает, видишь? – как будто подслушав его мысли, выпалил Кира. Дернул головой, обернулся наконец – горящие сухие глаза впились куда-то в полоски шрамов. – Спасибо, что пришел, семпай.
– Выпроваживаешь? – весело спросил Хисаги. Слишком странно, напористо это прозвучало – можно было принять до неприличия явный намек, развернуться и уйти. Опять же, остальные лейтенанты ждали его для посвящения новичка… А можно было протянуть руку и крепко, до хруста, сжать плечо: успокойся, остынь. – Не выйдет. Пойдем, я чаю хочу.
Кира фыркнул, как и всегда, поражаясь грубости-необразованности-невежливости друга. Провел рукой по стволу, улыбнулся чему-то своему, непонятному, затаенному в морщинках у губ и в нервной складке на лбу.
– Пойдем, – только ладонь с плеча все-таки стряхнул. Гордый? Или что? Хисаги лишь усмехнулся.
* * *
– ...что будешь делать? – после третьей чашки слишком крепкого на его вкус чая и долгого разговора ни о чем Шухей решился перейти к главному. – Наверное, в Академию пойдешь? Из тебя выйдет отличный сэнсей, если только студенты всерьез... – усмешка покинула лицо, когда Кира выронил чашку – пустую, по счастью, лишь несколько капель пролились на одежду.
Он спросил, потому что знал – Кира больше всего на свете хотел преподавать в Академии. Но сначала была служба у Ичимару, а потом подготовка к войне, а после нее Готэй год восстанавливался… Хисаги решил, что поэтому друг и ушел в отставку. Но…
– Меня не взяли в Академию, – бесцветно проронил Кира, побелевшими пальцами сжимая тонкий фарфор – как тот еще не хрустнул? – Не взяли и не возьмут, мне пожизненно присвоена третья категория ненадежности. Знаешь, что это такое?
Шухей знал. Один из его младших офицеров попал под ту же категорию. Сой Фон-тайчо тогда пояснила лейтенанту в приватной беседе: за этим парнем надо присматривать. Пока только присматривать, не следить даже, но малейший признак неблагонадежности – и им займется второй отряд. Конечно, обучать будущих шинигами могли только надежные, проверенные люди – и бывший лейтенант предателя Ичимару Гина таким не считался. Даже несмотря на то, что предатель этот едва не убил Киру в той битве... Уж лучше бы убил – наверное, думали они. Решения Совета не оспаривались, но все равно стало жарко от очередной несправедливости – не первой и уж точно не последней.
– Стой, – помотал головой Хисаги, – подожди… почему тогда ты оставил отряд?
Вот когда ему снова стало страшно за друга – лицо у того выцвело моментально, превратилось в хрупкую маску. Даже глаза как будто умерли. Но он ничего не сказал, сидел, уставившись в колени – «сдохну, но не выдам», так это называлось. Шухей вспомнил… на собрании капитанов, куда его, пусть и без права голоса, наконец-то допустили, упоминалось, что одиннадцатый отряд стал больше обычного третировать третий. Драки между шинигами случались почти каждый день, новичков изводили насмешками, а репутация третьего в Готэй стремительно падала. Зараки-тайчо тогда пробурчал что-то невнятное, но спорить с ним никто не захотел – за чужой-то отряд?
Не простили, значит.
Вот как.
Навряд ли Иккаку и Аясегава обмолвились кому-то о случившемся в небе над Каракурой, однако их подчиненным, видно, хватило и возникшего отчуждения. А Кира решил, и правильно, в общем, что отряд за него страдать не должен. И еще – что отряду нужно новое командование, ничем не напоминающее о Ичимару Гине.
А может, его поставили перед фактом.
Кто знает? Кира не расскажет, догадки строить смысла не было никакого, да и вся история выглядела не самым лучшим образом… вот только Шухею стало горько за друга. Почему все сложилось – вот так? И что теперь будет делать последний отпрыск мелкого аристократического рода? Книжки сидеть читать? Это ведь сдохнуть можно... Он тряхнул головой, прогоняя пугающую мысль. Да нет, не может такого быть, чтобы Кира… не может, и все тут.
«Умирает, видишь?..»
– Выпей со мной, – попросил друг, поднимаясь на ноги. Отошел к шкафу, порылся на полках, принес две пиалы и бутыль с сакэ. Звякнули друг о друга глиняные края. Ничего особенного – весенний вечер, двое приятелей пьют вместе, любуясь на цветущие сливы, но Шухей прозакладывал бы голову за то, что в лаковой шкатулке, стоящей поодаль, лежит короткий клинок.
* * *
Кира вымученно улыбался.
Разговор не клеился – Шухей то и дело замолкал, цепляясь взглядом то за проклятую шкатулку, то за белое одеяние друга. В голове без остановки крутились давно слышанные слова Кьёраку-тайчо: «...Что и как делать – дело самого человека. Даже если от последствий этого решения тебе будет плохо – это его выбор. Он ему зачем-то нужен». *
Зачем, кохай?
А мешать он действительно не будет – не должен, не может... не отвечает за Киру. Годы назад ему эту ответственность предложили, но он отказался и почти не жалел. И сейчас не жалел, просто не мог представить себе, как это – Киры не будет рядом. Не будет вообще. Ни стихов его в каждом номере «Сейрейтейского Вестника», ни вылазок в Руконгай на праздник фейерверков. Не будет мечты – почти не осознаваемой, но постоянно присутствующей – что однажды они все-таки перешагнут черту привычных отношений.
Еще немного, и он просто не сможет уйти, понял Шухей. Поднялся, зачем-то продолжая держать в руках пиалу с недопитым сакэ.
– Прости, мне пора.
– Конечно, – кивнул Кира, наконец-то убрав с лица натянутую улыбку, и глянул в сторону. – Смотри, солнце почти зашло.
Деревце сливы
Тает в свете багровом,
С солнцем прощаясь.
Пиала выскользнула из руки, разбилась с негромким звоном – Кира даже не повернулся, все так же смотрел во двор, неслышно шевеля губами. Шухей присел на корточки, чтобы собрать осколки, поднял один, зачем-то сжал в кулаке... рука невесомо легла на его плечо, и прозвучало тихое «оставь».
Глаза Киры в полутьме казались черными – или это широкий, во всю радужку, зрачок? Удар сердца, один, другой… Хисаги сжал чужую ладонь, узкую, но сильную, всю в пятнах туши, погладил большим пальцем тыльную сторону. Слов не было, друг и не ждал их – просто смотрел. Шухей вздохнул, не выдержав первым, отвел глаза – хотел отпустить Киру, но тот перехватил его руку и сам стиснул, крепко, до хруста.
И поцеловал. Быстро, почти неощутимо – только ощущение тепла и соли осталось на губах. Хисаги даже не успел опомниться, как его вытолкали на веранду и задвинули сёдзи. Правильно – сам бы он не ушел.
Прохладный весенний воздух тут же остудил пылающую голову.
«Что и как делать – дело самого человека».
* * *
Он брел по пыльной улице, с каждым шагом уходя все дальше от опустевшего неосвещенного дома, от внутренней комнаты, от светловолосого мужчины. Когда-то – самодовольного и слегка ненормального шинигами, как и все они, впрочем, теперь – готовящегося омыть своей кровью доброе имя семьи.
Шухей не смотрел ни под ноги, ни вперед. Сосредоточившись на чужой реяцу, он чувствовал биение готовой вот-вот прерваться жизни – и чем дальше уходил, тем острее чувствовал. Как будто он не скользил невидимой тенью мимо казарм, особняков и складов, а был рядом, неотрывно наблюдая за приготовлениями. Так не бывает, такое невозможно – слова, всего лишь слова. Шухей стоял подле, как если бы исполнял роль кайсяку – кто, если не он? – только руку его не оттягивал меч.
Серебром блеснула поверхность воды – ладони скрылись под ней, потом, не стряхивая капель, очертили контур узкого лица, встретились у подбородка, коснулись шеи, потянули с плеч легкую ткань. Белая кожа матово светилась в сумраке, и будь Шухей сейчас там, он бы зажмурился, не в силах смотреть.
– …эй, ты куда сегодня пропал? Хисаги-сан? – знакомый голос растворился в оглушительной тишине, упавшей в тот момент, когда Кира потянул из ножен короткий меч. Алая вспышка где-то на границе зрения истлела, поблекла, пропала. Шухей остановился, прижался лбом к прохладному камню стены, сжал в кулаке ненароком унесенный осколок. Острые края разорвали кожу, но боли не было – или он ее не почувствовал, оглушенный осознанием того, что случится сейчас. Он чувствовал другое – тонкую, дрожащую нить, протянувшуюся между ним и Кирой, и занесенный над ней беспощадный меч… не его жизнь, не его решение, не его право.
...Лунный свет омывал застывшее в решающем миге тело, высвечивая каждую его неровность, каждую впадинку. Шухей моргнул – сегодня мир будто свернулся кольцом, снова и снова возвращая его в ночь сорокалетней давности. Точно так же лилось тогда в раздвинутые сёдзи жидкое серебро, оседая сказочной пыльцой на плечах и ладонях... а в руках дышал шумно и тревожно как будто не обычный шинигами, а самый настоящий оборотень. Дитя полной луны...
Резкое движение – кровь залила колени, руки, пол. Нить дрогнула и оборвалась, больно щелкнув по оголенному сердцу, оставив звенящую эхом пустоту. И в этот момент Шухей кинулся назад.
Примечания:
1. Эпиграфы принадлежат:
а) [KpLt] Schu von Reineke (хокку из фика про Киру Изуру),
б) «Энциклопедии садовода»
2. На самом деле сорок два года, высчитано здесь.
3. см. 326 главу манги или 220 серию аниме. Когда Юмичика хотел броситься на помощь Иккаку, Кира его «вырубил», запустив без предупреждения шинтеном (обездвиживающей капсулой).
4. Цитата принадлежит Саатера.
5. Кайсяку – ассистент при ритуальном самоубийстве.
читать дальше
Ночь.
Когда он, в спешке почти выломав сёдзи, ворвался в неосвещенную комнату и пригляделся – распростертый на полу Кира показался призраком, необъяснимым видением. Светлые волосы, белая спина, одежда... Шухей медлил не дольше мгновения – упал рядом на колени, перевернул… Обмякшее тело вдруг дернулось; Кира закашлялся и уставился на него мутными глазами. Мир закачался и ухнул в пропасть. Не было крови. Не было ран. Какого меноса?..
Он помог Кире сесть, вынудив опереться спиной на грудь и согнутое колено. Уткнулся губами в макушку... С ума сойти, все такая же пушистая – мелькнула невольная мысль. Кира не противился, безвольно следовал направляющим его рукам, и от этого новой волной накатил страх. Шухей сжал объятья крепче – бившая Киру крупная дрожь передалась и ему.
– Послушай…
Тот закусил губу, упрямо отвернул лицо – проследив взгляд, Хисаги увидел валяющийся поодаль короткий меч.
– Я не смог. – «Я трус».
– Не надо было и пытаться, – резче желаемого ответил он, стискивая пальцами голое плечо. Наверняка завтра проявятся следы, но не оставалось сил, чтобы сдерживать себя. – Что это ты вздумал?..
– Ты сам ушел.
– Но вернулся. Кира, послушай…
– Хисаги-сан, – перебил друг, – я не просил тебя. Я… принял решение, и…
Не дожидаясь окончания – как мог он спокойно слушать эти слова? – Шухей развернул Киру лицом к себе, скользнул взглядом по ключицам, груди, животу... Глубоко вдохнул, как перед прыжком с высоты, и притянул к себе, успев заметить вспышку чувства в прозрачных глазах – пусть лишь удивления, и все же...
Этот поцелуй, второй за сегодня, вышел совсем другим.
– Прости, – мягко произнес Шухей. – Ты принял решение, и я уважаю твой выбор. Но… я представил, что тебя не станет, и не могу смириться с этим. Я прошу... – вздох, мгновение тишины, – останься со мной.
Кира смотрел ясно и прямо – значит, пришел в себя. И все равно будто стена опустилась в его глазах, отгородив истинные мысли и намерения. Он не отвечал, сидел, выпрямившись, как перед главой Великого клана, не замечая спущенной с плеч одежды. Наконец – решив что-то? – поднялся и протянул руку:
– Пойдем. Уже поздно, заночуй здесь.
Шухею было довольно и такой надежды. Он сжал в ладони холодные пальцы, преодолев желание согреть их дыханием… как будто не было этих странных, непонятно что значивших поцелуев.
…Кира лежал рядом, почти не двигаясь, и дышал еле-еле, так что Шухею пришлось все время напрягать слух – живой ли? Здесь ли еще? Не выдержав, он вытянул руку, как бы случайно водрузив ее на младшего. Тот хмыкнул понимающе, но убирать не стал – даже накрыл ладонью, погладив большим пальцем запястье.
Так и уснули…
Утро.
– К тебе тут приходили, – вспомнил Хисаги. Разрывать объятия оказалось почти болезненно, но иначе им не удалось бы поговорить спокойно. Друг вздохнул прерывисто… странно, подумалось Шухею, он какой-то совсем другой – без надлома, без ломкого льда в светлых глазах.
– И кто же? – нахмурился Кира слегка недоуменно. Ну и ну… неужели в этом доме гости бывают совсем редко? Хотя неудивительно, до недавнего времени хозяин почти не появлялся в поместье – служба отнимала все свободное время. Теперь-то его будет предостаточно… Шухей провел рукой по лицу, отгоняя настырные мысли, пожал плечами:
– Парень какой-то и с ним еще один, постарше. Спрашивали Киру-сэнсея, про стихи говорили что-то, – он глянул с любопытством на друга, но тот слушал молча. – А, и с ними девчонка была, мелкая совсем. Передала тебе какие-то бумажки, они на столе лежат.
Он думал – Кира прямо сейчас кинется читать, что там эта рыжая хохотушка понаписала, так вдруг вспыхнули его глаза. Но нет, остался рядом. Поправив мешавшуюся челку, он вдруг пробормотал: «волосы отрастить, что ли?» – и пояснил:
– Это мои ученики из Института духовного развития. То есть, мои бывшие ученики. Я обещал им… – запнувшись, Кира замолчал на полуслове.
Обещал – почитать их стихи, или дать почитать свои, или вместе пойти в главную сейрейтейскую библиотеку и просидеть там целый день, выискивая что-нибудь из каких-нибудь древних стихотворцев… неважно, что Кира обещал. Сегодня утром они могли найти его мертвым, и тогда все их планы и надежды остались бы лишь планами и надеждами. Наверное, об этом думал сейчас Кира. Наверное…
Уходил Шухей так же, как и пришел – через калитку в дальней стене, черным ходом для слуг. Остановился на минуту у засыхающей сливы и погладил шершавый ствол. Ничего… Ничего. Ты тоже будешь жить.
Ночь.
…губами тронуть – скулу, шею, выступающие ключицы. Рукой – по бедру, заставляя прогнуться, что-то простонать высоко. Чужие пальцы – в волосах, на загривке, на плечах – царапают бессильно, не в силах сдержаться, но пусть, пусть! И хочется двигаться быстро, резко, мешая боль с удовольствием, но нет – сегодня пусть будет нежно и медленно, чтобы с каждым прикосновением, с каждой лаской возвращалось желание жить. С каждым движением, с каждым толчком раскрываться больше и больше, не разъединяя намертво сцепленных взглядов. И слышать задыхающееся: «Шухей!» и от одного только этого голоса, повторяющего его имя, срываться в огненный водоворот, что раскручивается глубоко внутри…
…Он проснулся, как от толчка. Комната пряталась в серых предрассветных тенях. Нащупав пустую постель рядом, Шухей снова пережил приступ удушающего страха: где Кира? Не успев вскочить, не успев даже головы поднять от подушки, он услышал за спиной негромкий, почти не слышный голос:
– Есть и другие пути. Но ты не позволишь, – горький сухой смешок. – Ты слишком хочешь жить.
Молчание, долгое… Шухей не сразу понял, с кем он разговаривает.
– А я не хочу. Не надо про него… – снова молчание. – Ты не понимаешь. Потом, когда… когда я уйду, ему будет плохо, хуже, чем сейчас. Я так не могу. Все, хватит. Уходи, – пауза и снова, громко:
– Уходи, Вабиске!
Хисаги втянул воздух сквозь стиснутые зубы, сдерживая изумленный возглас. Замер, слушая шелест босых ног по полу, звук опустившегося рядом тела, долгий тяжелый вздох. Не выдержал – обернулся.
– Не думай обо мне, – все, что удалось выдавить охрипшим вдруг голосом. – Не думай вообще… Завтра будешь, а сегодня – не надо.
Кира судорожно вздохнул, закрыл глаза, дернулся к нему – всем телом вжался, обвил руками, ткнулся носом в плечо. Но лишь на удар сердца – в следующий миг отодвинулся, приподнялся, сдирая с себя юкату, чтобы тут же опять прижаться – кожей к коже – и целовать, целовать, целовать лихорадочно, словно у него осталось всего несколько мгновений.
Голову заволокло душным, жарким туманом, но Шухей опрокинул Киру на спину, всмотрелся в отчаянные глаза – таким увидеть его можно было нечасто.
– Изуру – прошептал, спрашивая разрешения, дождался – не кивка даже, опущенных ресниц. Благодарно ткнулся губами в изгиб шеи, поцеловал, прикусил, получив в награду захлебнувшийся вскрик...
Кира, при всей его опытности – а у него точно было несколько партнеров за время службы в Готэй, как женщин, так и мужчин – так вот, при всей его опытности, целоваться Кира, кажется, не умел совершенно. Но так было даже лучше. Шухей почувствовал, как перехватило дыхание, когда соприкоснулись их губы, когда он снова ощутил это тепло, и соль, и мягкость, и едва уловимую дрожь. Ему до невозможного хотелось схватить Киру в охапку, прижать как можно теснее, опрокинуть на пол и целовать… гладить и ласкать податливое тело, добиться стонов и всхлипов, и пить, пить их с невыразимо сладких на вкус губ… Все, что он посмел – кончиками пальцев провести по краю уха, и отодвинулся, пытливо вглядываясь в лицо друга… друга ли теперь?..
Утро.
– Шухей-сан, – негромко сказал младший.
Шухей выпрямился и отряхнул с колен налипшие комья земли. Потянулся было утереть мокрый лоб, но передумал, представив, как будут смотреться на лице грязно-серые разводы. Собственное имя, произнесенное этим голосом, заставило сердце подпрыгнуть, погнало в низ живота горячую волну – как и ночью, когда Кира впервые так его назвал…
– Шухей-сан, – повторил Кира, – ты меня слушаешь? Я хочу, чтобы ты знал, что…
Он рассказывал – о посланце из клана Кьераку, о своем визите в их поместье, о безусловно щедром предложении стать наставником по кидо. Учить не только клановые отряды, но и младшее поколение. Все меньше и меньше детей, рожденных в Сейрейтей, отправляли в Академию, видно, домашнее обучение казалось более надежным, да и сохранить верность клану у отпрысков так было проще.
Перемены, снова перемены… В во времена его обучения руконгайцев в Академии набралось бы – едва ли треть курса. Сейчас их было больше половины. О чем это говорило и что – пользу или вред – несло Готэй, Хисаги не приходилось еще задумываться... а стоило бы.
А еще стоило отложить до завтра служебные заботы и слушать, а не только делать вид.
– И что теперь? – спросил Шухей. Время замедлило бег, мир сжался до маленького клочка земли, на котором они стояли.– Что ты решил, Изуру?
«Что ты решил – про нас двоих?»
Кира открыл было рот ответить… моргнул, потом еще раз – словно не верил своим глазам. Стоял и смотрел на что-то у Шухея за спиной, а тот не мог понять, в чем дело, пока не обернулся.
Слива зацвела.
– Как… как такое возможно? – негромко произнес младший, как будто про себя. – Как…
Присмотревшись, можно было заметить, что на самой верхушке цветки еще продолжали распускаться. Хисаги подумал, что Таро-сан, отец его пятого офицера и потомственный садовник, оказался прав. Стоило убить паразита, питавшегося духовной силой – эти мелкие вредители, впервые появившиеся в Уэко Мундо, в последнее время были буквально повсюду – как дерево начало оживать. Пускать новые корни взамен поврежденных старых.
– Я тоже буду жить, – твердо сказал Изуру, вновь посмотрев на него. – Слышишь, Шухей?
Конец.
* Согласно профайлам, Кира преподает в Reijutsu-in. Как это переводится, я не знаю.
Автор: Черно-Белое
Бета: aya_me, консультации по матчасти: [KpLt] Schu von Reineke
Пейринг: Хисаги Шухей/Кира Изуру
Жанр: романс, ангст. Хоть и близко к тому, но не десфик (смерти героя нет).
Саммари:Как быть, если не осталось того, что составляло смысл жизни? Кира вынужден оставить службу в Готэй, а Шухей пытается вернуть ему вкус к жизни.
Посвящение и благодарности: в подарок Hali. Спасибо, что ты есть!! )))
Также спасибо aya_me, без моральной поддержки которой я бы не справилась и HtonS за написанное по моей просьбе хокку.
Дисклеймер: пост-канон, возможно ООС, скорее всего, фанон.
Часть 1. Его выбор.
читать дальше
Прости.
Кажется, я
не сумел
Деревья с засушенными корнями погибают безвозвратно.
Кажется, я
не сумел
Деревья с засушенными корнями погибают безвозвратно.
О том, что лейтенант третьего отряда подал в отставку, замотавшийся из-за нового графика тренировок Шухей узнал последним. На попойке, именуемой «офицерским собранием», поздравляли нового члена их тесной компании – бывшего четвертого офицера то ли Комамуры, то ли Кьераку. Недоуменный вопрос: когда это Киру повысили? – был встречен озадаченным молчанием.
– А... – первым подал голос Абарай, – Хисаги-сан, ты не знаешь? Кира ушел из Готэй. Капитаном в третьем теперь будет Рукия, – в глазах рыжего светилась нехилая такая гордость за подругу, и Шухей его прекрасно понимал, вот только...
– Будет в Готэй два Кучики-тайчо, – хохотнула Мацумото, поднимая пиалу с сакэ в подобии тоста. – Как будто одного нам не хватало.
Ренджи возмущенно вскинулся, завязалась перебранка, которую Шухей уже не слышал. Шумпо вынесло его за двери быстрее, чем кто-то успел хотя бы моргнуть. Ушел?.. Ушел, оставил все и ничего не сказал, не потому ли, что… По дороге до поместья Киры Шухей успел надумать многое.
За прошедший год друг... сдал. Война по нему ударила неслабо – может, и не так, как по той же Хинамори, но там-то вообще клиника. И все же... Ичимару был мертв – или считался таковым, поскольку момента гибели никто не видел и тело не нашли. Эта гадина вполне могла скрываться, залечивая раны, и не обязательно без ведома высшего командования Готэй, но сам Шухей предпочитал считать предателя погибшим. С одной стороны, Киру это должно было «снять с крючка», как говаривала Мацумото-сан, с другой же…
Скрипнула деревянная калитка, цветущие сливы плеснули в лицо всеми оттенками белого, заставив на миг зажмуриться. Хисаги не сразу разглядел в глубине сада фигуру в простом светлом кимоно. Страх – нелепый, неоправданный страх за друга – показался ему смешным и надуманным, а уж как развеселится Кира…
– Семпай, – негромко произнес тот, когда гость остановился за спиной. Как всегда, невозможно было понять: то ли сразу заметил, то ли сейчас только почувствовал – в любом случае, застать его врасплох никогда не удавалось. После службы-то у Ичимару… – Ты пришел.
Кира не спешил оборачиваться. Гладил бледной ладонью шершавый ствол засыхающей сливы. Шухей помнил… да, он помнил это дерево, посаженное сорок лет назад – в день, когда Кира, Абарай и Хинамори окончили Академию.
...Светловолосый мальчик – Хисаги не мог думать о молодом аристократе иначе – вежливо улыбнулся в ответ на поздравление и ни с того ни с сего пригласил семпая присоединиться к празднованию в поместье. Почему бы и нет, подумалось Шухею – у него как раз случилась увольнительная на три дня, а тратить нежданные выходные было не на что.
Пить с Абараем было бессмысленно уже тогда, но разве он знал... так и получилось, что вечер тот в памяти почти не отметился. Зато утро запомнилось хорошо – оно словно бы отпечаталось на изнанке его черепа.
Когда злой, похмельный Хисаги выполз на веранду, Кира стоял в глубине сада, так же как и сейчас, только с лопатой в руках. Рядом лежал саженец сливы. Н-да, самое подходящее занятие для утра после развеселой пьянки. Встряхнув мокрыми волосами, Шухей побрел к хозяину дома по заросшей дорожке.
– Ты что делаешь? – он постарался спросить не строго, а с искренним интересом, но Кира все равно вздрогнул и испуганно обернулся. Впрочем, тут же улыбнулся дружелюбно и объяснил:
– Мои родители… отмечали каждое важное событие таким образом. Сажали дерево. Вот и я подумал… окончание Академии вполне подходит, верно?
Шухей почесал в затылке, огляделся. Действительно, весь сад был высажен неравномерно. И ведь Кира может про каждое дерево рассказать, подумалось ему с непонятным весельем, ни про одно не забудет, ничего не упустит. Впрочем… понять он мог. Не для того ли самого Ренджи делает свои татуировки?
– Помочь? – предложил. Неуверенно, потому что – кто знает, может, мальчик не одобрит такого вторжения. Но тот снова вздрогнул, улыбнулся совсем непривычно – светло и как-то особо радостно… Шухей не удержался и улыбнулся в ответ, протянул руку за лопатой и коснулся ненароком холодных пальцев…
В этот момент он вспомнил. Кира, видимо, тоже – густая краска залила лицо, шею, уши. Выругавшись про себя, Шухей сделал вид, что не заметил ничего, не понял. Что у него память о прошлом вечере отшибло… Начал копать, а в голове звенело: «как ты мог, придурок?»
Было за что себя ругать. Конечно, Кира вовсе не ребенок и даже не подросток. Все выпускники зачислены в Готэй и через два дня начнут службу. Да и взял в руки меч – считай себя взрослым. Так они жили. Вот только… Шухей рос в Руконгае, Абарай и Хинамори были родом оттуда же, а там взрослели гораздо раньше, чем за белыми стенами Сейрейтей. Кира смущался слишком явно, чтобы счесть его готовым к тому… К тому, чему вчера помешало слишком крепкое сакэ.
Теплые влажные губы на шее, руки в разрезах хакама, частые шумные вздохи… белая-белая кожа, такая белая по сравнению с его. Мягкие светлые волосы, совсем короткие там, где затылок переходит в шею… колючие. Самоуверенность, которой славился в Академии отличник Кира Изуру, как ветром сдуло – он краснел, и прятал глаза, и ждал, почти перестав дышать: что дальше?.. Какой же ребенок, подумалось Шухею тогда…
…и сейчас подумалось снова. Вот только детей ему рядом не надо было ни в каком виде, а уж в постели – особенно. Сам не дорос брать на себя такую ответственность. Мальчик славный… и чуткий, и хотелось его – ну просто до искр из глаз... может, потом. Пусть послужит немного в Готэй, пусть пообвыкнет, станет самостоятельным. Вот тогда можно будет попробовать.
…Шухей улыбнулся печально. Прошло много лет, и теперь-то они с Кирой были на равных, даже друзьями стали, но между ними так и не случилось ничего. Что-то упустили, не посмев… К чему теперь жалеть? Вот только эта слива…
– Умирает, видишь? – как будто подслушав его мысли, выпалил Кира. Дернул головой, обернулся наконец – горящие сухие глаза впились куда-то в полоски шрамов. – Спасибо, что пришел, семпай.
– Выпроваживаешь? – весело спросил Хисаги. Слишком странно, напористо это прозвучало – можно было принять до неприличия явный намек, развернуться и уйти. Опять же, остальные лейтенанты ждали его для посвящения новичка… А можно было протянуть руку и крепко, до хруста, сжать плечо: успокойся, остынь. – Не выйдет. Пойдем, я чаю хочу.
Кира фыркнул, как и всегда, поражаясь грубости-необразованности-невежливости друга. Провел рукой по стволу, улыбнулся чему-то своему, непонятному, затаенному в морщинках у губ и в нервной складке на лбу.
– Пойдем, – только ладонь с плеча все-таки стряхнул. Гордый? Или что? Хисаги лишь усмехнулся.
* * *
– ...что будешь делать? – после третьей чашки слишком крепкого на его вкус чая и долгого разговора ни о чем Шухей решился перейти к главному. – Наверное, в Академию пойдешь? Из тебя выйдет отличный сэнсей, если только студенты всерьез... – усмешка покинула лицо, когда Кира выронил чашку – пустую, по счастью, лишь несколько капель пролились на одежду.
Он спросил, потому что знал – Кира больше всего на свете хотел преподавать в Академии. Но сначала была служба у Ичимару, а потом подготовка к войне, а после нее Готэй год восстанавливался… Хисаги решил, что поэтому друг и ушел в отставку. Но…
– Меня не взяли в Академию, – бесцветно проронил Кира, побелевшими пальцами сжимая тонкий фарфор – как тот еще не хрустнул? – Не взяли и не возьмут, мне пожизненно присвоена третья категория ненадежности. Знаешь, что это такое?
Шухей знал. Один из его младших офицеров попал под ту же категорию. Сой Фон-тайчо тогда пояснила лейтенанту в приватной беседе: за этим парнем надо присматривать. Пока только присматривать, не следить даже, но малейший признак неблагонадежности – и им займется второй отряд. Конечно, обучать будущих шинигами могли только надежные, проверенные люди – и бывший лейтенант предателя Ичимару Гина таким не считался. Даже несмотря на то, что предатель этот едва не убил Киру в той битве... Уж лучше бы убил – наверное, думали они. Решения Совета не оспаривались, но все равно стало жарко от очередной несправедливости – не первой и уж точно не последней.
– Стой, – помотал головой Хисаги, – подожди… почему тогда ты оставил отряд?
Вот когда ему снова стало страшно за друга – лицо у того выцвело моментально, превратилось в хрупкую маску. Даже глаза как будто умерли. Но он ничего не сказал, сидел, уставившись в колени – «сдохну, но не выдам», так это называлось. Шухей вспомнил… на собрании капитанов, куда его, пусть и без права голоса, наконец-то допустили, упоминалось, что одиннадцатый отряд стал больше обычного третировать третий. Драки между шинигами случались почти каждый день, новичков изводили насмешками, а репутация третьего в Готэй стремительно падала. Зараки-тайчо тогда пробурчал что-то невнятное, но спорить с ним никто не захотел – за чужой-то отряд?
Не простили, значит.
Вот как.
Навряд ли Иккаку и Аясегава обмолвились кому-то о случившемся в небе над Каракурой, однако их подчиненным, видно, хватило и возникшего отчуждения. А Кира решил, и правильно, в общем, что отряд за него страдать не должен. И еще – что отряду нужно новое командование, ничем не напоминающее о Ичимару Гине.
А может, его поставили перед фактом.
Кто знает? Кира не расскажет, догадки строить смысла не было никакого, да и вся история выглядела не самым лучшим образом… вот только Шухею стало горько за друга. Почему все сложилось – вот так? И что теперь будет делать последний отпрыск мелкого аристократического рода? Книжки сидеть читать? Это ведь сдохнуть можно... Он тряхнул головой, прогоняя пугающую мысль. Да нет, не может такого быть, чтобы Кира… не может, и все тут.
«Умирает, видишь?..»
– Выпей со мной, – попросил друг, поднимаясь на ноги. Отошел к шкафу, порылся на полках, принес две пиалы и бутыль с сакэ. Звякнули друг о друга глиняные края. Ничего особенного – весенний вечер, двое приятелей пьют вместе, любуясь на цветущие сливы, но Шухей прозакладывал бы голову за то, что в лаковой шкатулке, стоящей поодаль, лежит короткий клинок.
* * *
Кира вымученно улыбался.
Разговор не клеился – Шухей то и дело замолкал, цепляясь взглядом то за проклятую шкатулку, то за белое одеяние друга. В голове без остановки крутились давно слышанные слова Кьёраку-тайчо: «...Что и как делать – дело самого человека. Даже если от последствий этого решения тебе будет плохо – это его выбор. Он ему зачем-то нужен». *
Зачем, кохай?
А мешать он действительно не будет – не должен, не может... не отвечает за Киру. Годы назад ему эту ответственность предложили, но он отказался и почти не жалел. И сейчас не жалел, просто не мог представить себе, как это – Киры не будет рядом. Не будет вообще. Ни стихов его в каждом номере «Сейрейтейского Вестника», ни вылазок в Руконгай на праздник фейерверков. Не будет мечты – почти не осознаваемой, но постоянно присутствующей – что однажды они все-таки перешагнут черту привычных отношений.
Еще немного, и он просто не сможет уйти, понял Шухей. Поднялся, зачем-то продолжая держать в руках пиалу с недопитым сакэ.
– Прости, мне пора.
– Конечно, – кивнул Кира, наконец-то убрав с лица натянутую улыбку, и глянул в сторону. – Смотри, солнце почти зашло.
Деревце сливы
Тает в свете багровом,
С солнцем прощаясь.
Пиала выскользнула из руки, разбилась с негромким звоном – Кира даже не повернулся, все так же смотрел во двор, неслышно шевеля губами. Шухей присел на корточки, чтобы собрать осколки, поднял один, зачем-то сжал в кулаке... рука невесомо легла на его плечо, и прозвучало тихое «оставь».
Глаза Киры в полутьме казались черными – или это широкий, во всю радужку, зрачок? Удар сердца, один, другой… Хисаги сжал чужую ладонь, узкую, но сильную, всю в пятнах туши, погладил большим пальцем тыльную сторону. Слов не было, друг и не ждал их – просто смотрел. Шухей вздохнул, не выдержав первым, отвел глаза – хотел отпустить Киру, но тот перехватил его руку и сам стиснул, крепко, до хруста.
И поцеловал. Быстро, почти неощутимо – только ощущение тепла и соли осталось на губах. Хисаги даже не успел опомниться, как его вытолкали на веранду и задвинули сёдзи. Правильно – сам бы он не ушел.
Прохладный весенний воздух тут же остудил пылающую голову.
«Что и как делать – дело самого человека».
* * *
Он брел по пыльной улице, с каждым шагом уходя все дальше от опустевшего неосвещенного дома, от внутренней комнаты, от светловолосого мужчины. Когда-то – самодовольного и слегка ненормального шинигами, как и все они, впрочем, теперь – готовящегося омыть своей кровью доброе имя семьи.
Шухей не смотрел ни под ноги, ни вперед. Сосредоточившись на чужой реяцу, он чувствовал биение готовой вот-вот прерваться жизни – и чем дальше уходил, тем острее чувствовал. Как будто он не скользил невидимой тенью мимо казарм, особняков и складов, а был рядом, неотрывно наблюдая за приготовлениями. Так не бывает, такое невозможно – слова, всего лишь слова. Шухей стоял подле, как если бы исполнял роль кайсяку – кто, если не он? – только руку его не оттягивал меч.
Серебром блеснула поверхность воды – ладони скрылись под ней, потом, не стряхивая капель, очертили контур узкого лица, встретились у подбородка, коснулись шеи, потянули с плеч легкую ткань. Белая кожа матово светилась в сумраке, и будь Шухей сейчас там, он бы зажмурился, не в силах смотреть.
– …эй, ты куда сегодня пропал? Хисаги-сан? – знакомый голос растворился в оглушительной тишине, упавшей в тот момент, когда Кира потянул из ножен короткий меч. Алая вспышка где-то на границе зрения истлела, поблекла, пропала. Шухей остановился, прижался лбом к прохладному камню стены, сжал в кулаке ненароком унесенный осколок. Острые края разорвали кожу, но боли не было – или он ее не почувствовал, оглушенный осознанием того, что случится сейчас. Он чувствовал другое – тонкую, дрожащую нить, протянувшуюся между ним и Кирой, и занесенный над ней беспощадный меч… не его жизнь, не его решение, не его право.
...Лунный свет омывал застывшее в решающем миге тело, высвечивая каждую его неровность, каждую впадинку. Шухей моргнул – сегодня мир будто свернулся кольцом, снова и снова возвращая его в ночь сорокалетней давности. Точно так же лилось тогда в раздвинутые сёдзи жидкое серебро, оседая сказочной пыльцой на плечах и ладонях... а в руках дышал шумно и тревожно как будто не обычный шинигами, а самый настоящий оборотень. Дитя полной луны...
Резкое движение – кровь залила колени, руки, пол. Нить дрогнула и оборвалась, больно щелкнув по оголенному сердцу, оставив звенящую эхом пустоту. И в этот момент Шухей кинулся назад.
Примечания:
1. Эпиграфы принадлежат:
а) [KpLt] Schu von Reineke (хокку из фика про Киру Изуру),
б) «Энциклопедии садовода»
2. На самом деле сорок два года, высчитано здесь.
3. см. 326 главу манги или 220 серию аниме. Когда Юмичика хотел броситься на помощь Иккаку, Кира его «вырубил», запустив без предупреждения шинтеном (обездвиживающей капсулой).
4. Цитата принадлежит Саатера.
5. Кайсяку – ассистент при ритуальном самоубийстве.
Часть 2. Пора цветения.
читать дальше
Ночь.
Когда он, в спешке почти выломав сёдзи, ворвался в неосвещенную комнату и пригляделся – распростертый на полу Кира показался призраком, необъяснимым видением. Светлые волосы, белая спина, одежда... Шухей медлил не дольше мгновения – упал рядом на колени, перевернул… Обмякшее тело вдруг дернулось; Кира закашлялся и уставился на него мутными глазами. Мир закачался и ухнул в пропасть. Не было крови. Не было ран. Какого меноса?..
Он помог Кире сесть, вынудив опереться спиной на грудь и согнутое колено. Уткнулся губами в макушку... С ума сойти, все такая же пушистая – мелькнула невольная мысль. Кира не противился, безвольно следовал направляющим его рукам, и от этого новой волной накатил страх. Шухей сжал объятья крепче – бившая Киру крупная дрожь передалась и ему.
– Послушай…
Тот закусил губу, упрямо отвернул лицо – проследив взгляд, Хисаги увидел валяющийся поодаль короткий меч.
– Я не смог. – «Я трус».
– Не надо было и пытаться, – резче желаемого ответил он, стискивая пальцами голое плечо. Наверняка завтра проявятся следы, но не оставалось сил, чтобы сдерживать себя. – Что это ты вздумал?..
– Ты сам ушел.
– Но вернулся. Кира, послушай…
– Хисаги-сан, – перебил друг, – я не просил тебя. Я… принял решение, и…
Не дожидаясь окончания – как мог он спокойно слушать эти слова? – Шухей развернул Киру лицом к себе, скользнул взглядом по ключицам, груди, животу... Глубоко вдохнул, как перед прыжком с высоты, и притянул к себе, успев заметить вспышку чувства в прозрачных глазах – пусть лишь удивления, и все же...
Этот поцелуй, второй за сегодня, вышел совсем другим.
– Прости, – мягко произнес Шухей. – Ты принял решение, и я уважаю твой выбор. Но… я представил, что тебя не станет, и не могу смириться с этим. Я прошу... – вздох, мгновение тишины, – останься со мной.
Кира смотрел ясно и прямо – значит, пришел в себя. И все равно будто стена опустилась в его глазах, отгородив истинные мысли и намерения. Он не отвечал, сидел, выпрямившись, как перед главой Великого клана, не замечая спущенной с плеч одежды. Наконец – решив что-то? – поднялся и протянул руку:
– Пойдем. Уже поздно, заночуй здесь.
Шухею было довольно и такой надежды. Он сжал в ладони холодные пальцы, преодолев желание согреть их дыханием… как будто не было этих странных, непонятно что значивших поцелуев.
…Кира лежал рядом, почти не двигаясь, и дышал еле-еле, так что Шухею пришлось все время напрягать слух – живой ли? Здесь ли еще? Не выдержав, он вытянул руку, как бы случайно водрузив ее на младшего. Тот хмыкнул понимающе, но убирать не стал – даже накрыл ладонью, погладив большим пальцем запястье.
Так и уснули…
Утро.
– К тебе тут приходили, – вспомнил Хисаги. Разрывать объятия оказалось почти болезненно, но иначе им не удалось бы поговорить спокойно. Друг вздохнул прерывисто… странно, подумалось Шухею, он какой-то совсем другой – без надлома, без ломкого льда в светлых глазах.
– И кто же? – нахмурился Кира слегка недоуменно. Ну и ну… неужели в этом доме гости бывают совсем редко? Хотя неудивительно, до недавнего времени хозяин почти не появлялся в поместье – служба отнимала все свободное время. Теперь-то его будет предостаточно… Шухей провел рукой по лицу, отгоняя настырные мысли, пожал плечами:
– Парень какой-то и с ним еще один, постарше. Спрашивали Киру-сэнсея, про стихи говорили что-то, – он глянул с любопытством на друга, но тот слушал молча. – А, и с ними девчонка была, мелкая совсем. Передала тебе какие-то бумажки, они на столе лежат.
Он думал – Кира прямо сейчас кинется читать, что там эта рыжая хохотушка понаписала, так вдруг вспыхнули его глаза. Но нет, остался рядом. Поправив мешавшуюся челку, он вдруг пробормотал: «волосы отрастить, что ли?» – и пояснил:
– Это мои ученики из Института духовного развития. То есть, мои бывшие ученики. Я обещал им… – запнувшись, Кира замолчал на полуслове.
Обещал – почитать их стихи, или дать почитать свои, или вместе пойти в главную сейрейтейскую библиотеку и просидеть там целый день, выискивая что-нибудь из каких-нибудь древних стихотворцев… неважно, что Кира обещал. Сегодня утром они могли найти его мертвым, и тогда все их планы и надежды остались бы лишь планами и надеждами. Наверное, об этом думал сейчас Кира. Наверное…
Уходил Шухей так же, как и пришел – через калитку в дальней стене, черным ходом для слуг. Остановился на минуту у засыхающей сливы и погладил шершавый ствол. Ничего… Ничего. Ты тоже будешь жить.
Ночь.
…губами тронуть – скулу, шею, выступающие ключицы. Рукой – по бедру, заставляя прогнуться, что-то простонать высоко. Чужие пальцы – в волосах, на загривке, на плечах – царапают бессильно, не в силах сдержаться, но пусть, пусть! И хочется двигаться быстро, резко, мешая боль с удовольствием, но нет – сегодня пусть будет нежно и медленно, чтобы с каждым прикосновением, с каждой лаской возвращалось желание жить. С каждым движением, с каждым толчком раскрываться больше и больше, не разъединяя намертво сцепленных взглядов. И слышать задыхающееся: «Шухей!» и от одного только этого голоса, повторяющего его имя, срываться в огненный водоворот, что раскручивается глубоко внутри…
…Он проснулся, как от толчка. Комната пряталась в серых предрассветных тенях. Нащупав пустую постель рядом, Шухей снова пережил приступ удушающего страха: где Кира? Не успев вскочить, не успев даже головы поднять от подушки, он услышал за спиной негромкий, почти не слышный голос:
– Есть и другие пути. Но ты не позволишь, – горький сухой смешок. – Ты слишком хочешь жить.
Молчание, долгое… Шухей не сразу понял, с кем он разговаривает.
– А я не хочу. Не надо про него… – снова молчание. – Ты не понимаешь. Потом, когда… когда я уйду, ему будет плохо, хуже, чем сейчас. Я так не могу. Все, хватит. Уходи, – пауза и снова, громко:
– Уходи, Вабиске!
Хисаги втянул воздух сквозь стиснутые зубы, сдерживая изумленный возглас. Замер, слушая шелест босых ног по полу, звук опустившегося рядом тела, долгий тяжелый вздох. Не выдержал – обернулся.
– Не думай обо мне, – все, что удалось выдавить охрипшим вдруг голосом. – Не думай вообще… Завтра будешь, а сегодня – не надо.
Кира судорожно вздохнул, закрыл глаза, дернулся к нему – всем телом вжался, обвил руками, ткнулся носом в плечо. Но лишь на удар сердца – в следующий миг отодвинулся, приподнялся, сдирая с себя юкату, чтобы тут же опять прижаться – кожей к коже – и целовать, целовать, целовать лихорадочно, словно у него осталось всего несколько мгновений.
Голову заволокло душным, жарким туманом, но Шухей опрокинул Киру на спину, всмотрелся в отчаянные глаза – таким увидеть его можно было нечасто.
– Изуру – прошептал, спрашивая разрешения, дождался – не кивка даже, опущенных ресниц. Благодарно ткнулся губами в изгиб шеи, поцеловал, прикусил, получив в награду захлебнувшийся вскрик...
Кира, при всей его опытности – а у него точно было несколько партнеров за время службы в Готэй, как женщин, так и мужчин – так вот, при всей его опытности, целоваться Кира, кажется, не умел совершенно. Но так было даже лучше. Шухей почувствовал, как перехватило дыхание, когда соприкоснулись их губы, когда он снова ощутил это тепло, и соль, и мягкость, и едва уловимую дрожь. Ему до невозможного хотелось схватить Киру в охапку, прижать как можно теснее, опрокинуть на пол и целовать… гладить и ласкать податливое тело, добиться стонов и всхлипов, и пить, пить их с невыразимо сладких на вкус губ… Все, что он посмел – кончиками пальцев провести по краю уха, и отодвинулся, пытливо вглядываясь в лицо друга… друга ли теперь?..
Утро.
– Шухей-сан, – негромко сказал младший.
Шухей выпрямился и отряхнул с колен налипшие комья земли. Потянулся было утереть мокрый лоб, но передумал, представив, как будут смотреться на лице грязно-серые разводы. Собственное имя, произнесенное этим голосом, заставило сердце подпрыгнуть, погнало в низ живота горячую волну – как и ночью, когда Кира впервые так его назвал…
– Шухей-сан, – повторил Кира, – ты меня слушаешь? Я хочу, чтобы ты знал, что…
Он рассказывал – о посланце из клана Кьераку, о своем визите в их поместье, о безусловно щедром предложении стать наставником по кидо. Учить не только клановые отряды, но и младшее поколение. Все меньше и меньше детей, рожденных в Сейрейтей, отправляли в Академию, видно, домашнее обучение казалось более надежным, да и сохранить верность клану у отпрысков так было проще.
Перемены, снова перемены… В во времена его обучения руконгайцев в Академии набралось бы – едва ли треть курса. Сейчас их было больше половины. О чем это говорило и что – пользу или вред – несло Готэй, Хисаги не приходилось еще задумываться... а стоило бы.
А еще стоило отложить до завтра служебные заботы и слушать, а не только делать вид.
– И что теперь? – спросил Шухей. Время замедлило бег, мир сжался до маленького клочка земли, на котором они стояли.– Что ты решил, Изуру?
«Что ты решил – про нас двоих?»
Кира открыл было рот ответить… моргнул, потом еще раз – словно не верил своим глазам. Стоял и смотрел на что-то у Шухея за спиной, а тот не мог понять, в чем дело, пока не обернулся.
Слива зацвела.
– Как… как такое возможно? – негромко произнес младший, как будто про себя. – Как…
Присмотревшись, можно было заметить, что на самой верхушке цветки еще продолжали распускаться. Хисаги подумал, что Таро-сан, отец его пятого офицера и потомственный садовник, оказался прав. Стоило убить паразита, питавшегося духовной силой – эти мелкие вредители, впервые появившиеся в Уэко Мундо, в последнее время были буквально повсюду – как дерево начало оживать. Пускать новые корни взамен поврежденных старых.
– Я тоже буду жить, – твердо сказал Изуру, вновь посмотрев на него. – Слышишь, Шухей?
Конец.
* Согласно профайлам, Кира преподает в Reijutsu-in. Как это переводится, я не знаю.
-
-
10.06.2009 в 13:22я люблю гет, просто я не умею его писать ,
а может все-таки... когда-нибудь...?
-
-
10.06.2009 в 22:54